[wonderlily]

команда редкоигр

Тирания, святые макароны. Ну логично, что если с моим уплющем по Черному Отряду выйдет игра, на этот Отряд похожая по настроению - меня затянет, как того котика в пылесос. ОТП - ГГ\Бледен Марк, я не оригинальна, плюс замечательный вштыр по куче прочих персонажей - тот же Лантри. Дайте нам уже ДЛС и возможность набить морду Кайросу, а? Pretty please with a rolanberry on top?

Колыбельная теней, Бледен Марк\Вершитель Судеб, постканон

На рассвете небесная зыбь неизменно чиста,
Отражается зеркалом в призрачной глади залива.
Спи спокойно, малыш. Каждый коршун умеет летать,
Но птенцу для начала приходится прыгнуть с обрыва.

Песня шторма, огня и теней прорезает миры,
Пять колонн, словно пальцы огромной руки великана.
Это — поле, малыш, это поле извечной игры,
Расставляй свои пешки. Я буду ферзем. Без обмана.

Звезды тянут волшебный узор — высоко, далеко,
И для них наши годы, эпохи — не больше минуты.
Иногда — так бывает — щенки вырастают в волков,
Иногда... вырастают в драконов. Отличная шутка.

Завершается длинная ночь. Начинается день.
Скоро вспыхнет комета — и где-то за лесом растает.
Спи спокойно, малыш. Я — твоя неизменная тень.
Надвигается буря; но время еще не настало.

~~~~~

"Огонь и тени", Вершитель Судеб, сцена суда в финальной главе

«Итак, после принятия во внимание всех доказательств и свидетельств очевидцев, данный Вершитель Судеб признается... Признается...»

Интересно, почему медлит Тунон? Ты смотришь на него и видишь то, что было незаметно раньше: мелкую дрожь, рябь по краям бесстрастной серебряной маски. Нерешительность? Страх? Ерунда, Тунону не с чего бы бояться. Бояться, по идее, надо бы тебе — но тебе совершенно не страшно. Тебе, скорее, весело.

Ты не колебался ни мгновения, предавая безумный, спутанный, как мириады окровавленных нитей, хаос Алого Хора Голосов Нерата.

Ты колебался разве что долю секунды, предавая отточенный, словно бронзовое лезвие, порядок Опальных Аше.

Чего теперь бояться, предавая Правосудие Тунона? А если Тунон назначит тебя виновным, ты уж точно не будешь мирно ждать приговора. И Тунон это знает.

Твои спутники стоят неподвижно... точнее, кажутся таковыми. Но ты ощущаешь, как огромная человековолчица по правую руку от тебя напрягает задние лапы, готовясь прыгнуть, как закованный в неснимаемую броню воин слева медленно кладет ладонь на рукоять меча, как стройная девушка с выбритыми висками начинает еле заметно раскачиваться в каком-то ей одной слышном ритме. Тебе не нужно смотреть на них — это чувствуется, как чувствуются в сердце пульсации пяти огромных колонн, живых-каменных, как сказала бы Смерть-из-Тени, исполинов. Ты и твои спутники сейчас — одно. Единая воля, готовая убивать. Стрела, наложенная на тетиву, занесенный топор, обнаженный кинжал. Бьющееся в кулаке пламя.

Чувствует ли Тунон это яростное пламя своей бесстрастной маской?

Скорее всего, да. Именно поэтому право-судие — или противо-стояние — длится уже вполовину дольше, чем надо бы.

«Признается...»

В следующий момент тени за твоей спиной поднимаются с пола и обретают объем — с таким звуком рвется истлевшая ткань. И из темных лент появляется фигура: эбеново-черная кожа, седые волосы, белозубая усмешка. Твои верные стрела-топор-кинжал не подводят: волчица, девушка и воин мгновенно разворачиваются к новоприбывшему. Но твоя рука, дернувшаяся было к оружию, тяжелеет. Словно бы вместо удобного боевого наруча от локтя до запястья ее охватывает тюремная железная колодка.

Наруч. Да.

Вершителям Судеб не дарят подарки. Им приносят дары — вроде бы незначительная разница, но на практике это — как пропасть между быком и той самой (мифической? вымершей?) антилопой. Им дают взятки (такое впечатление, что каждый третий на твоем пути рано или поздно пытался всучить тебе сколько-то колец в качестве взятки; лучше бы они так усердно на полях пахали — Ярусы бы уже цвели яблоневыми садами, с ожесточением думаешь ты.) В конце концов, такие, как ты, могут просто взять то, что хотят. Из чужого сундука — никто не будет возражать. С мертвого тела — а даже если и будет...

Но подарок... Бледен Марк был единственным за долгое время, кто просто подарил тебе что-то — этот самый наруч, когда ты засмотрелся на него — и не потребовал ничего взамен. Бледен Марк, палач Тунона. И если сейчас Тунон признает тебя виновным — именно Бледен Марк будет исполнять приговор.

Ты не колебался, предавая хаос, порядок и правосудие. Ты не колебался, обрушивая Эдикты Кайроса на сотни и тысячи людей — и после, направляя послушный теперь уже тебе Эдикт на войско, атакующее твой новый дом. Так чего теперь колебаться, если придется убить кого-то еще? За тобой сила. Ты знаешь, что можешь победить. Более того — ты знаешь, что победишь.

Такая мелочь, честное слово. Такая мелочь. Всего пять слов.

«Я не хочу тебя убивать».

Ты говоришь это. Нет, не говоришь. Смотришь в глаза Марку и молчишь.

Ты играешь с огнем, малыш, молчит он. (Малыш. Только Бледен Марк, которому сколько-то сотен лет, может называть так и старых, и малых, и женщин, и мужчин...).

Я знаю, молчишь ты. Я знаю, что я делаю. И ты знаешь, просто не хочешь признавать. Если мы будем бояться огня, мы никогда не разожжем костер.

Костер, в котором сгорит Кайрос.

Между вами пляшут тени.

А потом Бледен Марк шагает вперед и встает за твоим плечом. Он что-то говорит, и Тунон что-то отвечает, и ты уже — четко, как выщербины на своих живых-каменных опорах — знаешь, какой вердикт вынесет Тунон, но это уже не имеет никакого значения.

Ты вспоминаешь предсмертные слова Аше, лидера Опальных. «Архонт никогда не бывает один. Не должен быть один». Тогда ты решил, что он несет чушь. Или, говоря вежливее, ты решил, что опыт Аше если и важен, то лишь для самого Аше, чье основное умение — поддерживать своих солдат на поле боя.

Возможно, он был в чем-то прав. Потому что сейчас ты чувствуешь в себе такую мощь, как никогда прежде. Потому что, возможно, сила Архонта — еще и в тех, кто верит в эту силу. Кто готов встать рядом.

«...признается невиновным».

Ты поднимаешь взгляд и смотришь прямо в прорези маски Тунона. И Тунон покорно опускает голову.

~~~~~

"Вложивший душу", Грэйвен Аше, преканон

Грэйвену Аше снится сон.

Поле боя — нет, не то, которое обычно представляют при этих словах. Не крики ярости, не бронзовые мечи, рассекающие кожу доспехов и податливую человеческую плоть, не лошадиные копыта, ломающие кости, не шум, не алая пелена перед глазами. Другое.

Дождь. Размокшее месиво. Скользкое болото. Трупы, трупы, трупы — под ногами, падаль, сколько может охватить взгляд. Ближайшее тело насмешливо скалится полуобглоданной челюстью, подмигивает пустой выеденной глазницей. Тучи воронья. Стая шакалов вдали. И он, Грэйвен Аше, посередине — единственный живой в пелене удушающего смрада.

Он протягивает руку.

И трупы начинают шевелиться. Поднимаются на колени. Встают.

Когда он просыпается, то знает: это хороший сон. Потому что бывает и хуже. Намного хуже.

***

Грэйвен Аше знает: в Архонтах — в тех, кого называют Архонтами — жизни намного больше, чем в любом обычном человеке.

Это не значит, что Архонта сложно убить. Вовсе нет. Аше не силен в метафорах. Единственное, с чем он может сравнить жизни Архонтов — после долгих месяцев размышлений — с мешками, подвешенными на веревках. Жизнь обычного человека — размером с тощий кошелек. Жизнь Архонта — мешок с драгоценностями. Тяжелый. Огромный. Но веревки, по сути, одинаковы — полосни кинжалом, махни мечом... Ужасное сравнение, Аше самого тошнит от него. Но другого не находится. Будь он поэтом, а не воином, придумал бы, наверное, десяток других.

Суть в том, что Архонт может выдержать то, от чего другой человек давно сошел бы с ума или умер.

Простая, банальная истина, но, как ни странно, знают ее не все. Тунон не знает — к чему Правосудию марать свой чистый плащ о такие низменные проблемы? Даже Бледен Марк не знает: он убивает быстро, слишком быстро. Вот Нерат, тот знает. И Сирин, певчая птичка Сирин, она знает. Она прошла через ломку Владыки. Другой Аше, в другой жизни, возможно, пожалел бы ее (она немного похожа на его дочь); этот Аше лишь равнодушно провожает ее взглядом.

Жизненной силы Аше хватит на всех. На всю его армию. Должно хватить.

Иначе — никак.

***

Грэйвену Аше снится сон.

В этом сне он умирает. Каждый раз по-разному: от удара топором (он чувствует, как его голова отделяется от тела и катится, катится по твердым камням, и в это же время кровь тугими толчками бьет из перерубленной шеи, а руки слепо ищут оружие), от стрелы в спину (она выбивает дух, и легкие словно бы сжимаются в комок, не в силах расправиться), от магической молнии (она трясет, обжигает и парализует), от...

Последнее, что он видит — это лицо своего убийцы. И каждый раз понимает, что оно ему смутно знакомо (по встречам в бою? По Эдиктам?) И каждый раз пытается запомнить, зная, что наяву забудет опять.

Это не хороший сон — но и не плохой. Потому что он успевает проснуться, прежде чем случится самое страшное.

***

Грэйвен Аше привык терпеть боль. Чужую. Возможно, и свою тоже — он просто-напросто давно перестал различать ее среди десятков и сотен видов чужой.

Когда его солдаты падают, зажимая руками рассеченный живот и пытаясь поймать в грязи петли собственных кишок, когда они шатаются, поднимая ладонь к проломленному черепу, из дыры в котором вытекает прозрачная жидкость, когда они медленно опускаются, утыканные стрелами, словно дикобразы...

Он, Архонт, ловит отголоски их боли. Он забирает их боль — и отправляет им свою силу. И они встают, и дерутся дальше, и своими ногами доходят до лекарей, и выздоравливают вопреки всем прогнозам. Он Архонт — и он может вытерпеть многое. Ради этого он и живет. Ради этого он в свое время согласился подчиниться Владыке. Ради этого он согласен на все.

Но иногда... Иногда Грэйвену Аше снится сон.

Ему снится, что он умирает. В грязи, в пыли, в луже, в мерно колышущейся мягкой траве. И его убийца, чье лицо совершенно не важно, стоит над ним, и рядом замерли солдаты-Опальные, и длится роковая пауза: вот-вот они в ярости рванутся мстить за своего Архонта...

Но — нет.

Аше видит, как один за одним его солдаты падают, словно куклы-марионетки с перерезанными ниточками. Кто-то еще стоит — но похож теперь на придорожную статую, а не на человека. Лишь единицы шевелятся... И они, повернувшись, уходят прочь, двигаясь дергано и не в такт, подрагивая головой, пританцовывая на месте, как деревенские дурачки. Игрушки. Смешные, страшные, неживые игрушки. Игрушки, у которых отобрали волю. Силу. Жизнь. Потому что вся жизнь, что в них была — это жизнь Грэйвена Аше, Архонта Войны.

Они никогда не были игрушками для меня, пытается сказать Аше. Но не может.

Я не хотел подобного исхода, пытается сказать Аше. Но не может.

Неужели нельзя отдавать слишком много, пытается спросить Аше, но не может. Просыпается. И последнее, что он видит в своем сне — небо. Небо серое и перечеркнуто наискосок тремя шрамами-молниями, как знамя Опальных.

Такие сны приходят к Аше нечасто; он умеет их отгонять. Он вообще старается спать как можно реже. Да и этот сон за дневной суматохой быстро поблекнет; Аше знает это точно. Но первые несколько минут, глядя в натянутый полог походного шатра, он гонит от себя прочь лишние мысли и старается забыть.

Какие лишние мысли? Что именно забыть?

Правильный ответ — все. Всё.

Он не поэт, он не мудрец, он не Владыка и он не сумасшедший. Ему хватит в жизни одной истины и одной цели. «Грэйвен Аше хранит». Ему есть что защищать, ему есть зачем жить.

И значит, он продолжит отдавать себя — им.